А другая гармония здесь бы и не прижилась, она бы погибла смертью храбрых еще на подступах к этому кабинету.

Дверь открылась, и Ада Григорьевна вплыла с подносом в руках. Вплыла и выплыла, поставив на стол серую чашку с кофе и подбросив к потолку недовольные восклицания: «Опять двадцать пять!», «Дмитрий Сергеевич, вы скоро здесь ночевать будете!», «И управы-то на вас не найдешь!»

Кондрашов отложил бумаги в сторону, сделал один глоток и внимательно посмотрел на Германа. На лбу Дмитрия Сергеевича образовалась морщина, наглядно демонстрирующая работу вечного двигателя – мозга.

«А сейчас пойдут мои обязанности», – приготовился Герман, ничуть не надеясь на лавры провидца. Неизменность, что тут еще можно сказать.

– Я бы хотел ознакомиться с книжными новинками по маркетингу. Купи три любые книги на твое усмотрение. И сегодня мне не хватит времени на прессу – просмотри газеты и журналы сам, отметь интересные для меня статьи.

– Конечно, – ответил Герман, продолжая строчить в блокноте. О! Интересы шефа! Они тоже понятны и предсказуемы…

Кондрашов сделал еще один глоток кофе, отставил чашку и залистал страницы ежедневника.

– В среду прилетает Ганс. Займись гостиницей и ужином. Никаких неувязок быть не должно. И организуй ему какую-нибудь экскурсию, в прошлый раз он сожалел, что не смог ознакомиться с достопримечательностями.

– Конечно, – кивнул Герман.

– Найди хорошего дизайнера – необходимо привести в порядок левое крыло дома.

– Что именно вы хотите изменить?

На лице Дмитрия Сергеевича появилось секундное замешательство, столь не свойственное ему. И от Германа этот удивительный и неслыханный факт не утаился.

– Мне кажется, там сыро, – Кондрашов захлопнул ежедневник и положил на него руку, точно собрался присягать. – И мало света, – неуверенно добавил он.

– Мы ждем гостей? – решил уточнить Герман.

– Нет, не гостей, – покачал головой Дмитрий Сергеевич и продолжил уже обычным ровным тоном: – В левом крыле будет проживать моя жена. Я слабо представляю, какой интерьер может понравиться молодой женщине, поэтому всецело полагаюсь на твой вкус. Если возникнут затруднения, обратись к Аде Григорьевне. Она женщина мудрая и… – Кондрашов осекся и нахмурился еще больше. Теперь на его лбу красовались две морщины (параллельные), – …и, наверное, она разбирается в этих вопросах.

Брови Германа, ровные, как линия горизонта, первый раз за десять лет дрогнули.

Шеф женится.

Это сравнимо с прилетом инопланетян (похожих на зеленую редьку и рыбу-ёж одновременно), это сравнимо с летним снегопадом (клубы сладкой ваты старательно плюют с неба прямо на календарь), это сравнимо с появлением огромной глыбы айсберга в центре Москвы (того самого айсберга, который исподтишка пырнул брюхо «Титаника»)…

Нет, это ни с чем не сравнимо.

И что означают слова «в левом крыле будет проживать моя жена»? А где собирается проживать сам Кондрашов Дмитрий Сергеевич?

Видимо, в правом крыле… в своей спальне. В спальне, знакомой до каждого прямоугольничка паркета (коричнево-янтарного), в спальне, знакомой до каждой ворсинки бархатистых обоев (песочно-шоколадных с вертикальными прожилками золотых полос), в спальне, знакомой до каждой капли света, вырывающегося из скрученных ламп итальянской люстры (латунно-керамической). Видимо, так…

И без того ровная спина Германа стала еще ровнее, он чуть подался вперед и все же уточнил:

– Вы женитесь?

– Да.

– Кхм-кхм…

– Мне сорок два года. Тянуть больше не имеет смысла. Мне нужен наследник – сын, которому я смогу передать свое дело. Полагаю, здесь все понятно.

Он убрал руку с ежедневника, потер лоб ладонью, прогоняя морщины (и они послушно исчезли), выдвинул верхний ящик стола и углубился в мир строгих черных папок.

«Мой шеф женится». Герман представил выражение лица Ады Григорьевны в момент, когда та узнает новость, и вспомнил три разномастные персоны женского пола, которые много лет назад умудрились не только переступить порог этого дома и насорить пепельными батончиками на ковер, но и задержались в нем на некоторое время.

Какой же будет жена Кондрашова?

Блондинка?

Брюнетка?

Рыжая?

И когда он успел?!

Вернее, как смог?!

Разве он, Герман, не ведает о каждом шаге шефа? Разве не он каждое утро без пятнадцати восемь встречает его в этом кабинете? Разве не короткий хлопок дверью спальни Кондрашова является своеобразным ежевечерним «спокойной ночи»?

Они живут в одном доме (пусть на разных этажах, неважно), они работают в одной связке долгих десять лет (как скалолазы, взбирающиеся на вершину Килиманджаро), и если проверить, то наверняка окажется, что мысленно они уже давно одинаково и синхронно решают одни и те же проблемы, разгибают одни и те же вопросительные знаки и заменяют многоточия цифрами и точками.

Так когда же?

Где?!

Как?!

Герман закрыл блокнот и, проглотив волнение, отправил в сторону Кондрашова встревоженный взгляд. Быть может, шеф пошутил (вдруг научился)? Вот сейчас он скажет: «Ты меня не так понял», внесет ясность и закончит неизменным: «Герман, я на тебя рассчитываю».

– Будь любезен, проверь, в каком состоянии мой смокинг, кажется, в прошлую пятницу в «Торг Клубе» я испачкал рукав.

Герман вновь открыл блокнот и автоматически сделал еще одну запись, а Кондрашов вынул из ящика стопку из трех тонких папок и задумчиво прижал их к груди.

– И найди мне женщину, Герман. Жену. Молодую – от двадцати восьми до тридцати двух лет, приятную внешне. С хорошим здоровьем, без вредных привычек. Ее статус неважен – достаточно высшего образования и спокойного характера. Я понимаю, что за один день ты не управишься, но все-таки не затягивай… Да, не затягивай. – Кондрашов махнул рукой, благословляя, положил папки перед собой, деловито открыл верхнюю, замер и, погружаясь в вязкое болото работы, прощально и неизменно добавил: – Герман, я на тебя рассчитываю.

Вопрос на засыпку: Есть ли жизнь после развода?

Ответ: О да! Есть! Еще какая!

Первое, что я сделала, когда развелась, – купила новое постельное белье, пригласила в гости старого друга, и мы с ним прорезвились до утра, прерывая минуты страсти бесконечными дискуссиями о его нынешней жене и о моем бывшем муже. Было весело, скажу я вам. Да! Было весело! На следующий день, с одной стороны, хотелось спать, а с другой – совершить нечто нереальное. Что-нибудь настолько невозможно-невероятное, чтобы надорванная со всех краев самооценка обрела прежний вид. Нет, не покрылась стежками штопки через край, а срослась и стала как новенькая.